В течение многих лет фрегат авраам линкольн. Таинственный остров является символом земного шара, отданного в распоряжение заинтересованных в его преобразовании людей. «Как будет угодно господину профессору»

Набережные Бруклина были густо усеяны любопытными. Троекратное «ура», вырвавшееся из тысяч глоток, прозвучало, как раскат грома. Тысячи носовых платков развевались в воздухе над толпой, приветствуя «Авраама Линкольна», пока фрегат не вошел в воды реки Гудзон у оконечности полуострова, на котором расположен Нью-Йорк.

Спустившись вниз по течению Гудзона, вдоль Нью-Джерсея, вытянувшегося цепью прелестных вилл, «Авраам Линкольн» прошел мимо фортов и ответил на их пушечные салюты, трижды подняв и опустив свой кормовой флаг, усеянный тридцатью девятью звездами. Затем, замедлив ход, фрегат вступил в извилистый фарватер морского канала, отмеченный бакенами, обогнул песчаную косу Сэнди Гука, где его снова приветствовала многотысячная толпа зрителей, и вышел в открытый океан.

Вереница катеров и буксиров провожала фрегат до пловучих маяков, огни которых указывают судам вход в Нью-Йоркский порт.

Было три часа пополудни. Лоцман покинул мостик, шлюпка быстро доставила его па катер, и «Авраам Линкольн», набирая скорость, поплыл вдоль берега Лонг-Айленда. К восьми часам вечера скрылись из виду огни Файр-Айленда, и фрегат на всех парах понесся по темным водам Атлантического океана.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Капитан Фарагут был хорошим моряком, достойным великолепного фрегата, которым он командовал. Корабль и он составляли как бы одно тело, в котором капитан выполнял функции мозга. У него не было никаких сомнений по вопросу о существовании нарвала, и он не допускал в своем присутствии никаких споров по этому поводу. Чудовище существовало, и он освободит моря от него - он поклялся в этом.

Либо капитан Фарагут убьет нарвала, либо нарвал убьет капитана Фарагута - третьего исхода не было!

Судовые офицеры разделяли веру своего капитана. Приятно было слушать, как они спорили о шансах на скорую встречу с чудовищем и высчитывали быстроту его хода. Даже те офицеры, которые в обычных условиях считали вахты скучной необходимостью, в этот рейс всегда готовы были отдежурить лишнюю.

Пока солнце описывало на небосклоне свой дневной путь, мачты были усеяны кучками матросов, которые высматривали чудовище. А между тем «Авраам Линкольн» был еще далеко от Тихого океана!

Экипаж горел желанием встретить нарвала, загарпунить его, втащить на борт и изрубить на куски. Вся свободная от работы часть команды с самым пристальным вниманием всматривалась в морскую гладь. Кстати сказать, капитан Фарагут поощрял это, пообещав премию в две тысячи долларов. Эта награда ждала юнгу, матроса, боцмана или офицера, которому посчастливится первому заметить нарвала. Нетрудно себе представить, с каким усердием экипаж фрегата всматривался в море!

Что касается меня, то я не отставал от других и добросовестным образом выстаивал по целым дням у бортов корабля. Один Консель был равнодушен к занимавшему всех вопросу и не разделял общего увлечения.

Я уже говорил, что капитан. Фарагут снабдил свой фрегат всеми приспособлениями для ловли гигантских китов. Пожалуй, ни одно китобойное судно не выходило в плавание лучше снаряженным.

У нас были все современные китоловные снаряды, начиная от ручного гарпуна и кончая зубчатыми стрелами, которыми стреляли из специальной пушки. На носу стояло скорострельное усовершенствованное орудие, посылающее свои четырехкилограммовые снаряды на шестнадцать километров.

Итак, команда «Авраама Линкольна» не могла пожаловаться на недостаток смертоносных орудий. Но этого мало-на борту фрегата находился сам Нед Ленд, король гарпунщиков!

Нед Ленд был уроженцем Канады и искуснейшим в мире китоловом, не знающим соперников в этом опасном ремесле. Он был наделен совершенно исключительным хладнокровием, ловкостью, смелостью и сообразительностью. И нужно было быть уж очень лукавым китом или очень хитрым кашалотом, чтобы увильнуть от его страшного гарпуна.

Неду Ленду около сорока лет. Это высокий, почти шести футов ростом, крепкий, суровый человек. Он малообщителен, вспыльчив и легко приходит в ярость при малейшем противоречии.

Внешность его невольно приковывала к себе внимание, особенно глаза, необычайная дальнозоркость которых придавала своеобразное выражение всему его лицу,

Я считаю, что капитан Фарагут поступил вполне правильно, привлекши знаменитого китолова к участию в экспедиции: когда понадобится сильная рука и верный глаз, он один сделает больше, чем весь остальной экипаж. Неда Ленда можно было сравнить с мощным телескопом, соединенным в одно нераздельное целое с заряженной, всегда готовой выстрелить пушкой.

Канадец - это тот же француз, и как ни мало общителен был Нед, но я должен отметить, что он скоро привязался ко мне, - очевидно, он рад был случаю поговорить по-французски. И мне приятно было послушать старофранцузский диалект, сохранившийся со времен Рабле в некоторых провинциях Канады.

Нед Ленд принадлежал к старинной квебекской семье, давшей немало смелых моряков еще в те отдаленные времена, когда город этот принадлежал Франции.

Мало-помалу наши беседы с Недом Лендом становились все более оживленными. Я охотно слушал о его приключениях в полярных морях. Его рассказы об охотах и сражениях были так безыскусственны и поэтичны, что порой мне казалось, что я слушаю какого-то канадского Гомера, поющего «Иллиаду» полярных стран.

Я описываю этого смелого человека таким, каким я его знаю сейчас, - мы старые друзья, и дружба наша, родившаяся в дни страшных испытаний, крепка и нерушима.

Каково же было мнение Неда Ленда о морском чудовище? Должен признаться, что он не верил в существование нарвала и, единственный человек на всем фрегате, не разделял общего увлечения этой гипотезой. Он уклонился от разговора на эту тему, когда я однажды попытался выяснить его мнение.

Через три недели после нашего отъезда, 30 июля, фрегат находился невдалеке от Байа-Бланка, в тридцати милях от Патагонии. Мы пересекли уже тропик Козерога, и теперь Магелланов пролив отстоял от нас меньше чем в семистах милях к югу. Еще восемь дней - и «Авраам Линкольн» будет бороздить воды Тихого океана!

Я сидел с Недом Лендом на юте. Мы болтали о всякой всячине, глядя на таинственное море, глубины которого до сих пор недоступны человеческому взору. По естественной ассоциации, я заговорил о гигантском нарвале и стал разбирать все условия, от которых зависели успех или неудача нашей экспедиции. Но, заметив, что Нед Ленд отмалчивается, я поставил ему вопрос в упор:

Как вы можете сомневаться в существовании гигантского нарвала, которого мы преследуем? Есть ли у вас какие-нибудь основания быть таким недоверчивым?

Гарпунщик в продолжение нескольких секунд молча смотрел на меня. Прежде чем ответить, он привычным жестом хлопнул себя по лбу, закрыл глаза, как бы собираясь с мыслями, и только после этого сказал:

Может быть, и есть, господин Аронакс!

Послушайте, Нед, ведь вы гарпунщик по профессии, вы перевидали на своем веку сотни огромных морских млекопитающих - вам легче, чем кому бы то ни было другому, поверить в возможность существования гигантского китообразного!

Вот здесь-то вы и ошибаетесь, господин профессор, - ответил Нед. - Невежда охотно поверит в существование чудовищных животных, населяющих внутренность полого земного шара, - это вполне естественно. Но геолог никогда не даст веры этим сказкам. Так и китобой. Я преследовал и убил немало китов и нарвалов. Но, при всей их величине и силе, ни их хвосты, ни их бивни не в состоянии были пробить листовое железо обшивки парохода!

Однако, Нед, известны случаи, когда зуб нарвала пробивал насквозь борта кораблей.

Деревянных, профессор, деревянных! - возразил Нед. - Да, признаться, я не очень в это верю - лично я ничего подобного не видел. Поэтому, до тех пор, пока не увижу этого своими глазами, я не поверю, что кашалоты, киты или нарвалы могут произвести разрушения, подобные пробоине в корпусе «Шотландии».

Таким образом, сюжет романов-утопий "Таинственный остров", "Дети капитана Гранта", "Двадцать тысяч лье под водой" Ж. Верна, "Люди как боги" Г. Уэллса строится как приключенческий. В романах есть тайны, карты, путешествия, чудо. Приключенческий конфликт организует действие этих произведений. Кроме того, сюжет включает научную фантастику. Романы насыщены научным материалом: изобретениями, открытиями, догадками, есть условнонаучные главы, где чудо и наука не разделимы.

§ 3 Хронотоп в научно-фантастических романах Ж. Верна и Г. Уэллса.

Утопический идеал государства в романах Ж. Верна и Г. Уэллса влияет на поэтику их произведений, в частности на хронотоп.

Пространство в произведениях замкнуто - остров, подводная лодка, отдельная страна, т.к. в изображаемых обществах нет конфликтов, то время как бы застывает в неподвижности, мир является устроенным, упорядоченным.

Но писатели не всегда изображают этот мир без опоры на реальность, как это свойственно многим утопиям.

Ж. Верн подчеркивал: "Я всегда стою одной ногой в действительность" . Поэтому, наверное, многие из его смелых пророчеств смогли сбыться. "Писатель живет в местах, которые описывает. Воображение переносит его туда, и он видит их так отчетливо, что создает у нас впечатление реального присутствия, это и является существенной чертой его творческой манеры" .

География и естествознание соседствуют с техническими и точными науками. Фантастика географическая свободно уживается с инженерной.

Так, в "Двадцать тысяч лье под водой" исследуются мировые воды, которые делятся на пять главных водоемов: Северный Ледовитый океан, Южный Ледовитый океан, Индийский океан, Атлантический океан, Тихий океан. Путешествие начинается с Бруклина, главного пригорода Нью-Йорка, именно оттуда отплывает фрегат "Авраам Линкольн" на поиски появившегося в морях чудовища. Встреча с чудовищем, которое оказывается подводной лодкой происходит под 31° 15 " северной широты и 136° 42 " восточной долготы. Необходимо заметить, что характерной особенностью романов Ж. Верна является точность дат, мест. На протяжении всего романа читателя сопровождают точные даты, вплоть до часов и минут ("Шестого июля, около трех часов пополудни, "Авраам Линкольн" обогнул в пятнадцати милях к югу, скалу на оконечности Южной Америки, которую голландские моряки назвали мысом Горн" , "Фрегат находился под 31° 15 " северной широты и 136 ° 42 " восточной долготы. Пробило восемь часов" ), название мест, маршрутов, упоминаются даже мельчайшие острова, течения, проливы ("Путь "Наутилуса" лежал по одному из течений, обозначенному на карте под японским названием "Куро-Сиво", что значит "Черная река". Выйдя из Бенгальского залива, согретое отвесными лучами тропического солнца, это течение проходит через Малаккский пролив, идет вдоль берегов Азии и, огибая их в северной части Тихого океана, достигает Алеутских островов." ).

Подводная лодка "Наутилус" 8 ноября, в полдень начала свое кругосветное путешествие под водой. Читатель вместе с героями побывает в подводных лесах близ острова Креспо (32 ° 40 " северной широты и 167 ° 50 " западной долготы), пересечет тропик Рака по 172° долготы, минует Сандвичевы острова, увидит остров Гавайи и Маркизские острова, пролив Торреса, берега Папуасии, Суэцкий канал, Атлантиду, Южный полюс. Путешествие закончится в опасных водах Норвежского побережья, в водовороте Мальстрим, пока "Наутилус" будет бороться с пучиной, главные герои сбегут с подводной лодки и чудом спасутся. Такую же точность в определении времени и места мы можем найти в романах "Таинственный остров", "Дети капитана Гранта".

Действие "Таинственного острова" начинается "над пустынной ширью Тихого океана около четырех часов дня 23 марта 1865 года" .

Но, в отличии от предыдущего романа, сюжет развивается на необитаемом острове, который колонисты назвали островом Линкольна. Зато с какой достоверностью описан этот остров, как будто Ж. Верн видел его своими глазами. А ведь он писал свои книги, не выходя из кабинета или библиотеки, и бывал далеко не на всех широтах, которые описывал.

В романе даже есть карта, которая позволяет лучше разобраться в расположении пещер, мостов, ручьев. На карте обозначены контуры острова, его местонахождение (150° 30 " восточной долготы 34° 57 " южной широты), цифрами указаны Гранитный дворец, Глицериновый ручей, месторождения угля и железа, пещера Даккара и т.д.

"Таинственный остров" - это роман об идеальном человеческом обществе, поставленном лицом к лицу к природе. Социальная утопия соединяется здесь с жанром приключенческого романа.

Действие романа протекает на лоне природы: " . до самого горизонта. простиралась водная пустыня. Никакой земли в виду! И ни одного паруса! Беспредельная ширь океана, и в ней затерялся их необитаемый остров ". Мастерски показаны реалистические бытовые детали: изготовление посуды, обжиг кирпичей. События здесь происходят на сравнительно узком участке, и пестрая географическая панорама уступает место более тщательной обрисовке бытовых подробностей и характеров действующих лиц: мы в деталях видим строительство жилья, корабля.

Таинственный остров является символом земного шара, отданного в распоряжение заинтересованных в его преобразовании людей.

Несмотря на некоторые черты утопии, присущие роману, он не является чистой утопией. У Ж. Верна в романе появляется сомнение в осуществлении идеального порядка и взаимоотношений между героями острова. Поэтому, по замыслу Ж. Верна, остров взрывается и исчезает в пучине. Утопия не может существовать вне общества, и Ж. Верн, проверив свою идею на замкнутом пространстве, переносит ее в жизнь. В эпилоге романа колонисты после благополучного возвращения в Америку основывают в штате Айова трудовую общину.

Для творчества Ж. Верна характерно, что, несмотря на путешествия, встречающиеся в каждом романе, писатель "не возвращается без крайней необходимости в те места, где уже побывали его герои" . В каждом романе исследованы и описаны новые страны и города.

В романе "Дети капитана Гранта" читатель побывает в Глазго, откуда начнет свою экспедицию яхта "Дункан", затем в Северной Африке, пересечет экватор, Магеланов пролив, увидит Канарские острова, совершит переход через Чили и Кордильеры, Аргентинские пампы. Стимулом для такого путешествия являются поиски детьми без вести пропавшего отца, который исчез где-то на 37 параллели. Путешественники исследуют всю 37 параллель, при следовании вдоль этой параллели они совершили девять тысяч четыреста восемьдесят миль пути. Поиски заканчиваются на уединенном островке, лежащем на 153 ° западной долготы и 37 ° 11 " южной широты, обозначенном на современных географических картах как риф Мария-Тереза. Французы именовали его островом Табором. На Таборе, или рифе Мария-Тереза, жили новые Робинзоны - капитан Грант в двумя матросами. И здесь же остается в одиночестве искупать преступления перед собственной совестью его бывший боцман Айртон. Одичавшего Айртона впоследствии найдут колонисты, живущие на острове Линкольна - в 15 милях от Табора.

Выбор пути

Авраам Линкольн родился 12 февраля 1809 г. в штате Кентукки в семье бедного фермера. Всё её благосостояние зависело от клочка земли, на котором работали родители Авраама, Томас и Ненси Линкольны. С детства Авраам привык трудиться, помогая родителям обрабатывать землю, охотясь и собирая лесные ягоды. Американских фермеров в начале XIX в. подстерегало много опасностей. Нападения индейцев, эпидемии, истощение земли заставляло их часто переезжать с места на место. В 1816 году семья переселилась на юго-запад Индианы, которая незадолго до этого была принята в союз. Обработка земли и скудная жизнь на границе продвижения поселенцев на Запад между дикой местностью и цивилизацией требовала от них больших физических и духовных сил. Недостаток медицинского обслуживания привел к жертвам и в семье Линкольнов: его младший брат умер в раннем возрасте, в 9 лет он потерял свою мать, а несколько лет спустя от родильной горячки умерла его старшая сестра.

Отец вскоре снова женился. Мачеха, которая сама имела троих детей от первого брака, воодушевила детей на чтение. В общей сложности Авраам посещал школу в течение одного года. Сам он говорил так: "Бесспорно, что, когда я достиг совершеннолетия, я знал немного. Однако я кое-как читал, писал и считал, и это было всё, что я мог". Библию, которая во многих семьях пионеров было единственной книгой в доме, и несколько других произведений, которые он смог достать - среди них "Робинзон Крузо", "Странствия паломников" и басни Эзопа 1 изучил с особой основательностью. Его речи впоследствии свидетельствовали о глубоком знании Священного Писания, что тогда не было удивительным. Ошеломляюще действовали его цитаты из Библии, метко применяемые к обыденным событиям.

Рабство занимало значительное место в сознании Линкольна. Его дядя и отец дяди имели рабов. Его отец, напротив, решительно отвергал рабство, хотя и не только по этико-моральным причинам, будучи простым рабочим, он на собственной шкуре почувствовал, что значит конкурировать с трудом рабов. Многократно семья переезжала, строила бревенчатый дом и возделывала землю. В 1830 году они вновь переехали дальше на запад в Иллинойс, который двенадцать лет назад стал как свободный от рабства штат частью союза. Тем временем выросший Авраам работал какой-то период на отца, в то время возникло его прозвище "щепкоруб", данное ему за умелое и ловкое умение работать топором. Потом он покинул семью, нашел временную работу и во время одной из поездок на лодке по Миссисипи вниз до Нового Орлеана познакомился не только с просторами тогдашних США, но и увидел дефицит инфраструктуры, которая еще недостаточно связывала отдельные регионы между собой. Впечатления от этой поездки, так же как и посещение невольничего рынка с группами скованных цепью и при этом поющих рабов, глубоко потрясли его. По возвращении он поселился в маленькой деревушке Салем в Иллинойсе, где работал почтмейстером, торговцем и землемером.

В течении нескольких лет Линкольн изучал право, рассчитывая получить лицензию адвоката. Вкруг его интересов входили также история и филология, он самостоятельно изучал математику и механику. Живя среди простых людей, Линкольн сумел завоевать авторитет успехами в спортивных состязаниях, особенно в борьбе.

Природа наградила Линкольна яркой внешностью. Огромного роста, с необыкновенно длинными руками и ногами, его фигура выделялась в любой толпе. Один из современников Линкольна вспоминал, что от него веяло магнетизмом и энергией, которые притягивали к нему людей.

Когда губернатор Иллинойса призвал добровольцев в связи с индейской войной "Черных соколов", Линкольн, чьи бабушка и дедушка по отцовской линии были убиты индейцами, пошел на военную службу и был выбран своими товарищами капитаном. Его служба в армии была недолгой и прошла без особых происшествий для его подразделения.

Становление политика

Первые шаги в политике Линкольн сделал в 1834 г. Должность капитана так усилила его уверенность в себе, что он постарался получить место в палате представителей Иллинойса. В предвыборной борьбе выступал за расширение и улучшение инфраструктуры и развитие образования. После неудачи в первой попытке Линкольн был избран два года спустя и утвердил свой мандат как член партии вигов до 1842 года. В этот период он активно действовал как лидер своей партии и председатель комитета по финансам. В Иллинойсе Линкольн прошел отличную политическую школу, завоевал авторитет коллег. В 1836 году Линкольн сдал сложный экзамен и получил право на собственную адвокатскую практику. Став юристом, он перебрался в город Спрингфилд. Линкольн впервые в жизни начал хорошо зарабатывать. Для этого ему приходилось практиковаться по всему судебному округу. Каждую весну и осень он верхом или в коляске проезжал сотни миль по малонаселенным прериям от одной деревушки к другой, разбираясь в тяжбах фермеров. Дела по большей части были мелкими, а гонорары за них – ничтожными. Глубокими знаниями юриспруденции и бескорыстностью Линкольн добился известности в штате Иллинойс.

Профессионально ему сначала не везло, и у него часто были долги, которые он всегда отдавал до последней копейки. Если учесть его происхождение, то Линкольн прошел впечатляющий путь: почти как в поговорке "из бедняков в богачи", бедный сын пионера-переселенца, еще не достигнув тридцатилетнего возраста, стал юристом, имеющим свою практику, и политиком, стоящим в центре внимания общественности. Он уже тогда был воплощением человека, "сделавшего самого себя", и тем самым "Американской мечты". Его женитьба в 1842 году на Мэри Тодд, дочери плантатора с Юга, только дополнила картину социального взлета. У них было четыре сына, но до зрелого возраста дожил только один Роберт Тодд.

Когда Линкольн вступил на политическую арену, президентом был Эндрю Джексон. Линкольн разделял симпатии Джексона к простому человеку, но не его понимание философии государственных прав, того, что федеральное правительство должно во имя общего блага воздерживаться от всех экономических инициатив и урегулирований. Его политическими образцами являлись Дэниел Уэбстер и Генри Клей, которые через мероприятия Конгресса и федерального правительства пропагандировали экономическую консолидацию союза. Под лозунгом "американская система" они требовали унификации банковского дела и валют, улучшения инфраструктуры и развития американской промышленности посредством протекционистских пошлин. Как большинство политиков-вигов, Линкольн был сдержан в вопросе рабства: он отвергал "специальный институт" эмоционально и морально, но не хотел быть причисленным к аболиционистам, подстрекательскую риторику которых резко критиковал.

Убийство издателя аболиционистской газеты Элайджа Лавджойя в 1837 году, с неохотой осужденное Конгрессом Иллинойса, стало поворотным моментом в политическом развитии Линкольна. Этот случай побудил его к первой принципиальной речи в лицее "Молодых людей" в Спрингфилде. Используя в своей речи мотивы и элементы романтики, он подчеркнул основные ценности американской демократии и наследие отцов-основателей нации. Конституция и законы должны почитаться как своего рода "политическая религия". Безудержное господство черни - как в случае суда Линча - никогда не должно угрожать национальному согласию. При этом аболиционизм 2 не казался ему верным путем для решения проблемы рабства.

Следующей ступенькой в политической карьере Авраама Линкольна стало его избрание в палату представителей конгресса США в 1847 г. Работа в конгрессе открывает возможность претендовать на место в правительстве страны. Однако Линкольну не удалось в этот раз выделиться среди американских законодателей. Более того, выступив против американской агрессии в Мексике и политике президента Полка, Линкольн нажил себе много политических врагов. Дело было в том, что США в то время вели активную внешнюю политику по захвату земель соседних стран, особенно Мексики. При помощи оружия и денег американцы за первую половину XIX в. увеличили свою территорию в 3,5 раза. Большинство населения страны поддерживали такие действия правительства. Линкольн, будучи убежденным противником войн, решительно высказался против американского вторжения в Мексику. Оценивая действия правительства, он заявлял, что "политический курс демократов ведёт к новым войнам, территориальным захватам, к дальнейшему распространению рабства".

Когда в 1849 г. срок его пребывания в палате представителей истёк, он даже не пытался выставить свою кандидатуру. Возвращение из конгресса домой в Спрингфилд ознаменовало наступление худшего периода в жизни Линкольна: он потерял политическую популярность, его адвокатская практика значительно уменьшилась, появились большие долги. Но за последующие три-четыре года, благодаря упорству и знаниям. Линкольн стал ведущим юристом штата Иллинойс. Взявшись за то или иное дело, он всегда добивался досконального расследования, до тонкостей знал относящиеся к делу законы, умел преодолеть все формальности и добраться до сути вопроса. Путешествуя по судебному округу, он восстановил былую популярность.

Закон Канзас-Небраска 1854 года усилил политическую поляризацию и способствовал роспуску прежней партийной системы и возникновению новой политической ситуации. Виги, северное крыло которых настаивало на однозначном отказе от рабства, потеряли поддержку на Юге, и партия распалась. Политический вакуум заполнила вновь образованная республиканская партия, которая организовала сопротивление закону Канзас-Небраска. Неудачная проба сил в конгрессе не заставила Линкольна отказаться от политической деятельности. Конфликты политически разбудили Линкольна и подстегнули к активности. В 1856 году он примкнул к республиканцам и взял на себя роль лидера в Иллинойсе. Состав партии не мог быть более неоднородным: демократы, выступающие против рабства, бывшие виги, аболиционисты, трезвенники и нативисты составляли конгломерат, основой объединения которых являлась цель не допустить дальнейшего распространения рабства. За исключением аболиционистов, эти группировки не выступали за уничтожение рабства в областях, где оно уже существовало. Для них важными были, прежде всего, новые территории, еще "свободная земля". Программа республиканцев свелась к общеизвестной формуле "Свободная земля, свободный труд, свобода слова, свободный человек".

В это время политическая борьба внутри США шла вокруг вопроса о неосвоенных землях на западе страны и о территориях, захваченных у других стран. Южные штаты, где процветало плантационное рабовладельческое хозяйство, хотели распространить рабство и на новые территории. Северные штаты, где рабства не было, считали, что эти земли должны достаться свободным фермерам и промышленной буржуазии. Но вопрос о свободных землях был лишь частью более сложного и важного для США вопроса о будущем страны в целом: будут ли в ней развиваться капиталистические формы собственности или верх возьмет плантаторско-рабовладельческая система хозяйства. Очень остро стоял вопрос о рабстве. Во всем цивилизованном мире оно было осуждено и работорговля запрещена. США же, так гордившееся своей демократией, продолжали тайно покупать рабов и ввозить их в страну.

Негры никогда не мирились со своим ужасным положением. Они поднимали восстания, бежали на Север, но плантаторы Юга жестоко подавляли восстания, устраивали на бежавших рабов облавы, словно на диких зверей. В 1850 г. они добились права охотиться за беглыми рабами на территории всей страны. Передовые люди с сочувствием относились к борьбе негров и выступали за отмену рабства в США. Наиболее решительные из них, объединившись с рабами, вступали на путь вооруженной борьбы против рабовладельцев. Так, в 1859 г. Джон Браун, создав небольшой отряд из беглых и негров, попытался поднять восстание за освобождение всех рабов Юга. Но местное население не поддержало восставших, Джон Браун был схвачен и казнен.

Авраам Линкольн был яростным противником рабства. "Я ненавижу рабство, потому что рабство само по себе несправедливо", - говорил Линкольн. Но как политик понимал, что попытки крутыми мерами покончить с позорным явлением лишь приведут к войне и распаду государства. Близким он признавался, что вопрос об отмене рабства и сохранении Союза штатов является для него сложнейшей проблемой. Поэтому в своих политических высказываниях он был чрезвычайно осторожен.

С растущим беспокойством Линкольн наблюдал за событиями "Кровавого Канзаса", где сторонники и противники рабства развязали партизанскую войну. Он был глубоко возмущен тем, что Верховный суд в приговоре Дрейда-Скотта в 1857 году явно оправдал рабство и тем самым практически отменил "Компромисс Миссури". Когда известный сенатор-демократ Иллинойса Стивен Е. Дуглас, главный ответственный за закон Канзас-Небраска, в 1858 году захотел выдвинуть свою кандидатуру на выборы. Линкольн выступил оппозиционным кандидатом от республиканцев. Публичные дебаты обоих политиков привлекли десятки тысяч людей: массы приезжали, частично даже специальными поездами, чтобы послушать устраиваемые в семи городах Иллинойса словесные дуэли между "Маленьким гигантом" Дугласом (1,62 м) и "Высоким молокососом" Линкольном (1,9 м). Линкольн проиграл выборы, однако, благодаря словесным сражениям, которые вращались в основном вокруг рабства, привлек к себе национальное внимание и приобрел важные политические преимущества для своей дальнейшей карьеры. Речь Линкольна, лозунг которой был взят из Нового Завета (от Матфея 12, 25): "И всякий дом, разделившийся сам в себе, не устоит", особенно глубоко проникла в общественное сознание.

Ее основной тезис гласил, что Соединенные Штаты не могут постоянно выносить существование рабства и свободного общества и что американцы поэтому вынуждены выбирать ту или другую систему. Когда Дуглас обвинил своего соперника в аболиционизме. Линкольн парировал теорией заговора, которая гласила, что влиятельные демократы, включая президента Бьюкенена, хотят распространить рабство сначала на новых территориях, а потом и на весь союз. Линкольн знал, что для этого нет точных доказательств, но он сознательно сделал обвинение частью своей предвыборной стратегии, которая уже тогда, как он сам признавал, имела долгосрочные перспективы. Дуглас смог защитить кресло сенатора от Линкольна благодаря своему опыту и выступлению за принцип "суверенитета народа", который предоставлял решение о допуске или запрете рабства на усмотрение штатов и территорий. В некоторых пунктах он так далеко пошел навстречу своему президенту, что его популярность на Юге резко упала. Дебаты, однако, ясно показали, что разделяло обоих: в отличие от Дугласа Линкольн считал рабство злом, которое отвергал.

Линкольн считал, что сохранение Союза важнее всех остальных проблем. "Несмотря на то, что я ненавижу рабство, я скорее соглашусь на его расширение, чем увижу союз распавшимся", - говорил он. Перспектива борьбы Юга и севера страны представлялась Линкольну так: "Дом, разрушенный ссорами, не может устоять. Я уверен, что нынешнее правительство не может быть устойчивым, оставаясь наполовину рабовладельческим, наполовину свободным. Я не ожидаю, что союз будет расторгнут, что дом рухнет, и считаю, что раздоры в нем прекратятся. Он станет или полностью свободным, или полностью рабовладельческим". Линкольн был уверен в возможности мирного решения спора между Севером и Югом. В душе он надеялся, что если рабство будет ограничено только южными штатами, то постепенно оно само отомрёт. Рабский невольничий труд приводил к тому, что земля плохо обрабатывалась и скудела, и плантаторам, чтобы получать прибыль со своего хозяйства, приходилось постоянно расширять территории своих владений.

Конец 50-х гг. XIX в. был поворотным моментом в жизни Линкольна. Активно участвуя в политических спорах, он приобрел широкую известность в стране. Выступая в различных уголках страны, Линкольн проявил себя как умный и осторожный политик. Он не стал поддерживать требование отмены рабства и стремился всеми силами не допустить гражданской войны. На партийном конвенте республиканцев в Чикаго в мае 1860 года Линкольн был выдвинут кандидатом на пост президента в третьем туре. Как компромиссный кандидат с относительно малым количеством врагов, он умело обошел своих известных конкурентов Уильяма Сюарда и Салмона Чейза. Его соратником и кандидатом на пост вице-президента стал убежденный противник рабства Ганнибал Хэмлин из Мэна. Предвыборная программа республиканцев отвергала рабство на новых территориях, но не требовала его устранения в южных штатах. Она осуждала "распродажу интересов" администрацией Бьюкенена Югу, обещала в перспективе закон о быстром заселении западных областей, выступала за более свободные положения по принятию гражданства и улучшение инфраструктуры. Линкольн публично не выступал во время предвыборной борьбы, но из Спрингфилда осуществлял хорошо продуманное руководство.

Тем временем демократическая партия раскололась о вопрос рабства: ее северное крыло голосовало за Дугласа, южное за Джона Брекинриджа. И она действительно вышла на выборы с двумя кандидатами - обстоятельство, выгодное Линкольну. Обе партии вели свою предвыборную борьбу не за конкретное содержание, а за более общие ценности, которые олицетворяли кандидаты. "Честный Эйб" Линкольн идентифицировался при этом с такими качествами, которые до сегодняшнего дня составляют его миф: трудолюбие и трудовая этика, честная скромность пионера, который добился подъема из бедности и, не забывая своего происхождения и связи с народом, стал кандидатом на высшую должность. Он представлял собой не только социальную мобильность, но и честность и способность оставаться верным самому себе. Эти свойства контрастировали со скандалами и коррупцией администрации Бьюкенена. Предвыборная борьба мобилизовала американское население в невиданной до этого времени степени. 6 ноября 1860 года участие в выборах впервые превысило 80 процентов. Неудивительно, что Линкольн, который подвергался нападкам южных демократов как аболиционист и "черный республиканец", своим избранием обязан исключительно голосам Севера, хотя получил 40% голосов, отданных по всей стране, все они, с небольшими исключениями, из плотно заселенных северных штатов, так что со своими 180 голосами выборной коллегии даже при сплоченности демократов он имел недосягаемый отрыв.

На посту президента

Линкольн применял протекционистскую систему при раздаче должностей еще последовательнее, чем его предшественники. Уже весной 1861 года 80 процентов управляемых до этого демократами политических постов были заняты республиканцами. Доброжелательность, справедливость к оппонентам, уравновешенность, юмор и великодушие Линкольна позволили создать хорошо работающее правительство. При распределении постов в кабинете Линкольн проявил большую политическую ловкость: важнейшие посты, такие как министр иностранных дел, министр юстиции и министр финансов, он отдал своим прежним конкурентам - республиканцам Уильяму Сьюарду, Эдварду Бейтсу и Салмону Чейзу. Президент умело лавировал между мнениями министров правительства. Он терпеливо выслушивал всех, но решение всегда принимал сомостоятельно.

Избрание Линкольна вызвало у южан чрезвычайную тревогу, и время до его введения в должность в начале марта оказалось тяжелым для него самого и для всей нации. Еще до этого некоторые рабовладельческие штаты грозили отделением в случае победы республиканцев, и как раз это и случилось перед Рождеством. Южная Каролина была первым штатом, который расторг свой союз с другими штатами. До 1 февраля 1861 года первой волной последовали отделения Миссисипи, Флориды, Алабамы, Джорджии, Луизианы и Техаса. Решения принимались соответственно конвентами штатов, выбранными населением. Еще находящийся в должности президента Бьюкенен допустил, чтобы отделившиеся южные штаты приняли в свое владение находящиеся на их территориях федеральные укрепления, форты и арсеналы оружия. Только две крепости, одна из них форт Самтер, расположенный на острове перед портом Чарльстоун, остались во владении союза. В начале февраля 1861 года отделившиеся штаты провозгласили "Конфедерацию штатов Америки" и сделали ее президентом бывшего сенатора и военного министра Джефферсона Дэвиса.

Стремясь восстановить национальное единство и сознавая, что штаты "верхнего Юга" пока вели себя лояльно, Линкольн в своей инаугурационной речи 4 марта избегал резких тонов. Он сравнил требование отделения с анархией, но вновь подчеркнул, что и не думает угрожать рабству там, где оно уже существует. Президент дал явно понять, что не помышляет о военном конфликте, что судьба нации находится в руках южан. Они не клялись насильно разрушить союз, в то время как он сам поклялся его сохранять, беречь и защищать.

Конфедералисты не обратили особого внимания на призыв Линкольна, а последние неохотные попытки по средничества в Конгрессе остались безуспешными. Когда президент отказался отдать форт Самтер Югу, то войска Южной Каролины ответили на это 12 апреля обстрелом форта. Гражданская война началась. Срочно отделились следующие четыре штата: Теннесси, Арканзас, Северная Каролина и Виргиния, чья столица Ричмонд стала также столицей Конфедерации. Пограничные штаты Кентукки, Миссури, Делавэр и Мериленд - все рабовладельческие штаты - сначала колебались, но после колебаний и внутренних разногласий остались в союзе. Итак, 23 штатам союза с примерно 22 миллионами жителей противостояли 11 конфедеративных штатов, в которых проживало 5,5 миллионов белых и ровно 3,5 миллиона рабов.

Как президент Линкольн был главнокомандующим всех вооруженных сил, это требовало от него много времени и энергии. Кроме краткой службы капитаном в войне "Черных соколов" у него не было военного опыта. Однако во время войны он развил очень скоро способность оценивать стратегическое положение и необходимые оперативные действия. В качестве первой меры он призвал все штаты союза к мобилизации 75 000 добровольцев, с которыми хотел подавить "мятеж". Население на Севере откликнулось на этот призыв с большим энтузиазмом. 19 апреля Линкольн приказал предпринять морскую блокаду, чтобы парализовать торговлю Конфедерации и пресечь ввоз военных грузов из Европы.

На полях сражений лучше обученные и руководимые войска южных штатов наносили чувствительные удары союзу. После поражения при Булл-Ран в Виргинии, где северные войска были обращены в бегство в июле конфедералистами, Линкольн потребовал увеличения войск до 500 000 человек. Надежда быстро принудить мятежников к капитуляции уступила место реальной оценке, что предстоит длительная и жестокая война. Линкольн призвал в Вашингтон генерала Мак-Клелана, чтобы реорганизовать деморализованные войска, и сделал в ноябре "нового Наполеонам своим командующим - выбор, оказавшийся проблематичным. Благодаря осторожно-выжидательным действиям генерала Линкольн попал под политическое давление из его собственных рядов. Население хотело наконец увидеть победы, и к тому же Мак-Клелан принадлежал к демократической партии, что еще более усиливало скепсис прежде всего радикальных республиканцев.

Естественно, военные операции имели решающее значение для продвижения войны. С точки зрения Линкольна было очень важно найти связующую политическую концепцию, которая придала бы смысл этой борьбе. Конфедеративному правительству в этом отношении было относительно просто: южные штаты боролись за свою независимость, сохранение их основанной на рабстве общественной системы и защиту их собственной территории. Север же боролся за принцип: за единство нации - и только позже, и во вторую очередь, за ликвидацию рабства.

В 1862 г. правительство ввело новые налоги на богачей и приняло закон о конфискации имущества мятежников. 20 мая 1862 г. был принят закон, дававший право всякому гражданину США имевшему 10 долларов, получить на Западе участок земли в 160 акров (закон о гомстедах). Через пять лет участок переходил в полную собственность поселенца. Этот закон имел огромное значение для исхода воны. Фермеры и рабочие, добивавшиеся этого закона десятки лет, поверили своему правительству.

Единственно приемлемое решение для президента было в отмене отделившимися южными штатами своего заявления о независимости и возвращении в союз - это открыло бы, как недвусмысленно выразился Линкольн, простор для переговоров по вопросу рабства. Прежде всего для него важно было сохранение нации, хотя он и испытывал природную неприязнь к южной общественной системе. 22 августа 1862 года он отвечал радикально-республиканскому издателю "Нью-Йорк Трибюн" Хорасу Грилий на вопрос, почему он медлит с освобождением рабов: "Моей высшей целью в этой борьбе является сохранение союза, не сохранение или уничтожение рабства. Если бы я смог спасти союз, не освободив ни одного единственного раба, я бы сделал это, и если бы я мог спасти его, освободив всех рабов, я бы сделал это, и если бы мог спасти его, освободив одних рабов, а других не освободив, я бы сделал это. Что я предпринимаю в вопросе рабства и для цветной расы, я делаю потому, что верю, это поможет сохранить союз... Этим я объяснил здесь мое намерение, которое рассматриваю как официальный долг. И не намерен изменять мое часто высказываемое личное желание, что все люди везде должны быть свободны".

Несколько недель спустя после этого письма, 22 сентября 1862 года, когда войска южных штатов после битвы под Антейтэм вынуждены были уйти из Мериленда, Линкольн счел, что наступил подходящий момент для обнародования давно созревшего решения: он издал предварительную декларацию свободы, согласно которой все рабы, находящиеся после 1 января 1863 года в "мятежных штатах", объявлялись свободными. Это географическое ограничение должно было обеспечить лояльность населения в пограничных штатах и в уже занятых областях. Она означала также уступку умеренным избирателям на Севере, для которых уничтожение рабства не являлось мотивом для войны, но которые понимали, что этот шаг может облегчить победу союза.

Часть радикальных республиканцев критиковала декларацию, обосновывая это тем, что она освобождает рабов там, где они в настоящий момент не могут быть освобождены, а именно - на вражеской территории, и не освобождала там, где это было возможно, а именно в оккупированных областях и в пограничных штатах, примкнувших к союзу. Этот безусловно меткий аргумент, однако, не мог скрыть символическую взрывную силу декларации, которая прямо или опосредованно принесла свободу почти трем миллионам рабов.

Внешнеполитически декларация Линкольна лишила правительства Англии и Франции всякой возможности вступить в войну на стороне Конфедерации. Так как теперь речь шла о войне "за" или "против" рабства, то общественность в обеих странах, которые давно уничтожили рабство в своих колониальных областях, однозначно взяла сторону северных штатов. Линкольн отлично понимал, что декларация свободы не имела прочной конституционно-правовой основы. Только правильно изданное дополнение к конституции могло окончательно решить судьбу рабства еще до окончания войны. Без этого шага рабовладельцы юридически могли бы потребовать назад свое "имущество" - т. е. освобожденных рабов, так как декларация была действительна лишь как военная мера. Поэтому Линкольн сделал все, что было в его власти, чтобы ускорить ратификацию изданного Конгрессом 13-го дополнения к конституции об окончательном уничтожении рабства отдельными штатами.

Президент проявил себя также как талантливый дипломат. Ярким примером может служить так называемое "дело Трента". На борту английского судна "Трент" два дипломата конфедерации направлялись в Великобританию и Францию, чтобы склонить европейцев к оказанию помощи Югу. Однако английское судно был задержано северянами, а посланники южан арестованы. Правительство Великобритании расценило действия северян как оскорбление. Линкольн понимал, что вступление англичан на стороне Юга недопустимо, и освободил дипломатов. Угроза войны с Великобританией исчезла.

Своими действиями против противников войны на Севере и временной декларацией свободы Линкольн предоставил демократам достаточно аргументов для борьбы на предстоящих выборах Конгресса. Тем временем был уже издан популярный закон о заселении, который облегчал приобретение земли для фермеров на Западе, но последние поражения войск союза в сочетании со спадом производства и быстро растущей инфляцией привели к потерям в республиканской партии. Демократы протестовали против, по их мнению, слишком произвольной интерпретации конституции Линкольном, используя предвыборный лозунг "За конституцию, как она есть, и за союз, каким он был", и требовали возвращения отделившихся штатов без отмены рабства. Хотя отрыв республиканцев в палате представителей уменьшился с 35 до 18 мест, они сохраняли в обеих палатах Конгресса свое большинство.

В январе 1863 года демократы усилили нападки на Линкольна и его стиль ведения войны и потребовали мирных переговоров с конфедератами. На основании таких публичных высказываний был арестован и приговорен военным трибуналом к заключению в тюрьму ведущий лидер этого движения, депутат Конгресса Валландигхэм из Огайо. Линкольн, однако, позволил ему покинуть союз и уехать на Юг. Отмена президентом гарантии Habeas Coгрus коснулась в этом случае даже политика. Такие меры предпринимались еще не раз, но это не привело к подавлению оппозиции администрации Линкольна на Севере. Новой внутриполитической искрой послужила военная обязанность, впервые в истории Соединенных Штатов введенная 3 марта 1863 года. Особенно спорными были положения, которые позволяли богатым американцам выставлять вместо себя подставных лиц и откупаться от военной службы. В городах усилилась напряженность, и в июле 1863 года начались волнения и уличные бои, подавленные с применением военной силы. В этих выступлениях протеста погибло более 100 человек, среди них много негров, павших жертвой судов Линча.

Только летом 1863 года Северу удалось эффективно использовать свое огромное материальное и численное преимущество. Перелом наступил в июле 1863 год а в битве под Геттисбергом в Пенсильвании, где столкнулись два войска общей численностью в 160 000 солдат, из которых три дня спустя погибло более одной четверти. Войска союза с трудом смогли удержаться, и конфедераты под руководством генерала Роберта Ли вынуждены были отступить в Виргинию. Почти одновременно войска союза под командованием генерала Улисса Гранта добились успехов на западном фронте и овладели укрепленным городом Виксбергом на Миссисипи. Теперь вся долина Миссисипи находилась в руках Севера, а Конфедерация была разрезана на две части в направлении с севера на юг.

19 ноября 1863 года в Геттисберге Линкольн произнес по поводу открытия большого солдатского кладбища свою самую знаменитую речь, Геттисбергское обращение, вошедшую в мировую литературу. Президент использовал печальный повод для того, чтобы воплотить в слове давно лелеемые мысли о смысле войны. Над могилами погибших он определил значение гражданской войны в десяти предложениях. Используя блестящие формулировки, остановился на фазе основания нации и на основных демократических ценностях, за которые Соединенные Штаты отвечают: равноправие всех людей, их право на свободу и народное правление. Он подчеркнул общность жертв, принесенных северными и южными штатами, и закончил торжественным обещанием, "что эти погибшие умерли не напрасно, что эта нация с божьей помощью переживет возрождение свободы, и что правление народа, благодаря народу и для народа, никогда не исчезнет с лица земли".

В марте 1864 года Линкольн назначил главнокомандующим Гранта, в котором нашел наконец убедительного военного вождя. Вместе с Уильямом Шерманом и Филипом Шериданом Грант осуществил план Линкольна - широкомасштабное и хорошо скоординированное наступление. Сам Линкольн, который обычно до поздней ночи просиживал над военными книгами, взятыми из библиотеки Конгресса, разработал для Соединенных Штатов совершенно новую концепцию главного командования, согласно которой его начальник Генерального штаба (Халлек), военный министр (Стентон заменил Камерона) и главнокомандующий (Грант) получали от него самого координирующие указания. Военная гениальность Линкольна в сочетании с недогматичным подходом к комплексным, новым проблемам современного ведения войны была позже многократно оценена.

Выборы президента 1864 года вошли в историю Америки как самые важные. Народ должен был решать, нужно ли продолжать войну или нет - образованная демократами администрация должна была предложить Югу мир. Соперничество внутри республиканского лагеря и появление влиятельных претендентов на пост президента, прежде всего министра финансов Салмона Чейза, не позволяли определенно сказать, будет ли Линкольн переизбран. К тому же один срок пребывания на посту президента стал почти политической традицией, после Эндрю Джексона ни одному президенту не удалось попасть в Белый дом второй раз. В июле Линкольн был выбран кандидатом Партии союза, но еще сомневался в своем переизбрании. Настроение на Севере склонялось к компромиссному решению, и поэтому не исключалась победа демократов, чей кандидат был никто иной, как уволенный Линкольном в конце 1862 года генерал МакКлелан.

Решающей оказалась победа в сражении: взятие Атланты в Джорджии войсками союза под командованием генерала Шермана 2 сентября 1864 года резко изменило общественное настроение, успокоило внутрипартийные разногласия республиканцев и оттеснило в политический тупик демократическую партию с пропагандируемым ею предложением мира. Победу Линкольна можно было рассматривать как однозначное полномочие для продолжения войны и полного освобождения рабов. Президент быстро представил в Конгресс 13-е дополнение к конституции, где оно было принято необходимым большинством в две трети.

К моменту нового введения президента в должность гражданская война была почти выиграна. В своей второй инаугурационной речи 4 марта 1865 года Линкольн вновь затронул темы Геттисбергского обращения и протянул южным штатам руку примирения: "Без зла к кому-либо и с любовью к ближнему для всех, твердо стоя на праве, данном нам богом, будем же и дальше стремиться к тому, чтобы довести до конца начатое нами дело; перевязать раны нации... сделать все, что может дать и сохранить справедливый и длительный мир у нас самих и со всеми нациями". Так он обозначил свою позицию к реинтеграции южных штатов: снисхождение и примирение, а не наказание и расплата должны определять послевоенную фазу.

Между тем наступление Гранта на Ричмонд и еще более пресловутый "бросок к морю" Шермана, оставивший после себя следы опустошения, деморализовали Конфедерацию и положили начало ее поражению. Сначала Линкольн скептически противостоял планам Шермана, потому что, как и Грант, не понимал стратегический принцип "выжженной земли", который придал войне на заключительной фазе "тотальный" характер. 9 апреля 1865 года генерал Ли капитулировал со своей армией в Виргинии, а несколько недель спустя прекратили борьбу остатки войск Юга.

Переизбрание и убийство

8 ноября 1864 г. на очередных выборах Линкольн был избран президентом на второй срок. Несмотря на возражения ряда политиков и собственные сомнения, Авраам Линкольн победил своего соперника из Демократической партии генерала Дж. Б. Макклеллана. Линкольн считал, что освобождение рабов должно быть закреплено юридически. По его настоянию конгресс 31 января 1865 принял XIII-ю поправку к конституции, запрещавшую рабство на территории США и вступившую в силу после ратификации ее штатами в декабре того же года. Гражданская война в США закончилась, но президент стал одной из последних жертв этой кровопролитной войны. 14 апреля 1865 г., когда страна праздновала победу в Вашингтоне, в театре Форда, Авраам Линкольн был убит выстрелом в голову. Совершив злодеяние, убийца, актер Джон Бутс, фанатичный сторонник южан, выскочил на сцену и выкрикнул: "Так погибают тираны. Юг отомщён!"

Смерть Линкольна буквально потрясла весь мир. Нескончаемы потоком шли люди в белый дом, чтобы проститься с человеком, который вывел страну из тяжелейшего кризиса, сплотив сторонников единства страны и уничтожении рабства. Миллионы американцев, белых и черных, пришли отдать последний долг своему президенту во время длившегося две с половиной недели путешествия траурного поезда из Вашингтона в Спрингфилд, где Линкольн был похоронен на кладбище Оук-Ридж. Трагическая смерть Линкольна во многом способствовала созданию вокруг его имени ореола мученика, погибшего за освобождение рабов.

Память о Линкольне увековечена в мемориале, открытом в американской столице в 1922. Внутри этого беломраморного сооружения скульптор Д. Ч. Френч поместил шестиметровую статую сидящего в задумчивости президента-освободителя.



© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2012

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2012

* * *

На пороге эпохи чудес

Жюль Верн, великий французский писатель и гуманист, родился в 1828 году в богатом портовом городе Нанте в семье адвоката. Когда ему исполнилось двадцать, родители отправили юношу в Париж, где он должен был получить юридическое образование. Однако их надежды не оправдались. Молодой Жюль Верн оказался из числа тех, кого гораздо позже в романе «Дети капитана Гранта» он назвал «кузнецами собственной судьбы». Уже через год он оставил учебу и занялся литературой. В ту пору он писал водевили и комедии в стихах, сотрудничал в популярных журналах. Целое десятилетие полуголодной и неустроенной жизни в мансардах, без гроша, но с неугасимой верой в свою счастливую звезду.

Осенью 1862 года вышел в свет первый роман писателя – «Пять недель на воздушном шаре», который сразу же завоевал признание и был переведен на все европейские языки. За первым романом последовали настоящие шедевры – «Путешествие к центру Земли» (1864), «С Земли на Луну» (1865), «Дети капитана Гранта» (1868), «20 000 лье под водой» (1870), «Вокруг света за 80 дней» (1872), «Таинственный остров» (1875) и «Пятнадцатилетний капитан» (1878), которые принесли Жюлю Верну всемирную известность.

Книга, которую вы держите в руках, – одна из тех, что сегодня называют «культовыми». «20 000 лье под водой» буквально завораживала молодых современников, служила источником вдохновения для ученых, изобретателей и путешественников. Идеи и научные предвидения, во множестве рассыпанные по ее страницам, спустя несколько десятилетий с невероятной точностью превращались в реальность, заставляя снова и снова удивляться прозорливости писателя. Недаром сам Жюль Верн отметил: «То, что один человек способен представить в своем воображении, другие вполне способны воплотить в жизнь».

Обычно считают, что все книги Жюля Верна можно разделить на «романы о науке» и «романы о необыкновенных путешествиях», но на самом деле писатель создал совершенно новый род литературы – волшебную сказку, в которой на смену вере в чудеса пришла вера во всемогущество знания и силу человеческого духа.

Что же послужило толчком к созданию «20 000 лье под водой»? Каждого, кто выходит в открытое море, потрясают две бездны: небо над головой и непостижимая глубина под килем. Жюль Верн первым с помощью своего могучего воображения попытался проникнуть в пучины Мирового океана. Но прежде он изучил все существовавшие и выдуманные подводные аппараты. Подводный корабль проектировал Леонардо да Винчи, его же изобразил в 1627 году английский философ Фрэнсис Бэкон в утопии «Новая Атлантида». Со времен античности был известен водолазный колокол, своего рода батискаф, в котором можно было ненадолго погружаться на небольшие глубины. С его помощью английский писатель Даниель Дефо, автор «Приключений Робинзона Крузо», пытался поднимать грузы с затонувших кораблей, но потерпел неудачу. В 1797 году инженер-изобретатель Роберт Фултон создал проект первой подводной лодки «Наутилус», за которым последовали проекты «Наутилус-II» и «Наутилус-III», и, наконец, в 1800 году субмарина Фултона проплыла под водой почти полкилометра на глубине около восьми метров. Лодка приводилась в движение веслами, ею управляли два моряка. Однако миру запомнился другой «Наутилус» – созданный фантазией французского писателя.

Но «Наутилус» Жюля Верна был всего лишь средством проникновения в глубины. А что там, куда не заглядывал ни один смертный? Верно ли, что там обитают гигантские чудовища? Действительно ли на дне морском покоятся несметные сокровища? Правда ли то, что океан хранит неистощимые запасы полезных ископаемых и пищи для всего человечества? Тайны подводного мира, в то время еще совершенно не исследованного, открывали перед фантастом безграничные возможности – и он использовал их в своем романе сполна.

Однако требовался герой, который приоткрыл бы читателю эти тайны. Кто он? Как и почему оказался под водой? Вглядываясь в морскую пучину, Жюль Верн пришел к мысли, что подводный мир хранит не только секреты природы, но и человеческие тайны. А что, если существует некто, скрывающийся там, в глубине, от мира людей? В самом деле – лучшего убежища и не придумать!

Так, едва ли не впервые в истории приключенческого жанра, возник прообраз столь популярных сегодня «супергероев» – капитан Немо. Окутанный ореолом тайны, гениально одаренный, на полвека опередивший свое время, но противостоящий всему свету, обладающий неслыханным техническим могуществом, Немо в то же время живой и страдающий человек, переживающий серьезную внутреннюю драму. Влюбленный в море, он убежден, что только там человек избавится от жестокости и несправедливости и сможет жить поистине свободной жизнью.

Капитан Немо – человек-загадка. В нем уживаются гордость, решительность, железная воля, отчужденность – и милосердие, способность глубоко и бурно переживать, испытывать живой интерес к природе и истории. Личность героя отличается невероятным богатством – Немо блистательный ученый, инженер и конструктор, исследователь океана, знаток искусства и литературы. В его коллекциях на легендарном «Наутилусе» собраны шедевры живописи, литературы, поэзии, он владеет многими языками и является ценителем музыки и незаурядным исполнителем. В то же время его прошлое покрыто непроницаемой завесой тайны, которая лишь отчасти приоткрывается в романе.

Сочетание удивительных приключений и глубочайшей человеческой драмы – вот причина, по которой роман «20 000 лье под водой» по праву считается вершиной творчества Жюля Верна, подлинной жемчужиной литературы.

За сорок лет, начиная с 1862 года, писатель опубликовал 66 книг. Но даже смерти не удалось заставить его умолкнуть. Творческий багаж Жюля Верна был так велик, что еще в течение пяти лет после его кончины каждые шесть месяцев читатели открывали новый том «Необыкновенных путешествий», а последняя книга писателя – «Париж в ХХ веке» – была опубликована лишь в 1994 году.

По данным ЮНЕСКО, к началу ХХI века Жюль Верн стал самым «переводимым» писателем на земле – его книги продолжают регулярно выходить на 138 языках.

Часть 1

1
Блуждающий риф

Многим капитанам и судовладельцам 1866 год запомнился удивительными происшествиями. С некоторого времени мореплаватели стали встречать в открытом океане длинный, светящийся в темноте веретенообразный предмет, превосходивший размерами и скоростью передвижения самого крупного кита.

Легко представить, как взволновало умы это необычное явление, хотя кое-кто пытался объявить сообщения моряков пустыми выдумками.

Однако 20 июля 1866 года судно «Губернатор Хиггинсон» встретило в море в пяти милях от восточных берегов Австралии гигантскую темную плавающую массу. Капитан решил, что перед ним не нанесенный на карты риф, и принялся определять координаты, но тут из недр темной массы вырвались два водяных столба и взлетели в воздух метров на пятьдесят. Явление это весьма походило на фонтаны, которые выбрасывают из ноздрей морские млекопитающие.

Двадцать третьего июля того же года нечто подобное наблюдали в водах Тихого океана с парохода «Христофор Колумб» в двух с половиной тысячах километров от Австралии.

А пятнадцать дней спустя в восьми тысячах километров от этого места пароходы «Гельвеция» и «Шэннон», встретившись в Атлантическом океане на пути между Америкой и Европой, обнаружили таинственное чудовище в точке с координатами 42° 15´ северной широты и 60° 35´ западной долготы.

Эти сообщения очень встревожили и заинтересовали общественность. Морское чудовище вошло в моду: о нем распевали в кафе, над ним потешались в газетах, его комически изображали на театральных подмостках. В научных обществах и на страницах специальных журналов разгорелась яростная полемика между верующими и неверующими, были пролиты потоки чернил и типографской краски и даже несколько капель крови, так как в одном случае спор закончился дуэлью на рапирах.

К началу 1867 года вопрос о новоявленном морском гиганте, казалось, был похоронен без надежды на воскрешение. Но тут появились новые факты. И на сей раз речь шла уже не о научной проблеме, а о реальной опасности.

Пятого марта 1867 года канадский пароход «Моравия» на полном ходу врезался в подводную скалу, не обозначенную ни на каких штурманских картах. Удар был настолько силен, что, если бы не прочность корпуса судна, все закончилось бы гибелью парохода, экипажа и пассажиров.

Столкновение произошло около пяти часов утра при полном безветрии. Вахтенные офицеры кинулись к корме, но ничего подозрительного не обнаружили, если не считать очага волнения на расстоянии трех кабельтовых от судна. Определив координаты, «Моравия» продолжила свой путь, так и не выяснив, с чем она столкнулась. Так или иначе, но по прибытии в порт обнаружилось, что часть судового киля сильно повреждена.

Три недели спустя все повторилось с величайшей точностью, но пострадавшее судно на сей раз принадлежало крупнейшей пароходной компании, и случай получил широкую огласку.

Тринадцатого апреля 1867 года пароход «Шотландия», принадлежавший компании «Кунард-лайн», находился в точке с координатами 15° 12´ западной долготы и 45° 37´ северной широты. Море было спокойным, дул легкий ветер. Колеса парохода мерно рассекали морские волны.

В 4 часа 17 минут пополудни корпус парохода вздрогнул от легкого удара в кормовую часть. По характеру толчка можно было предположить, что удар нанесен каким-то острым предметом, при этом он был настолько слабым, что никто не обратил бы на него внимания, если бы кочегары вскоре не доложили на мостик о течи в трюме.

В первую минуту пассажиры всполошились, но капитан Андерсон успокоил их. Для парохода, разделенного водонепроницаемыми переборками на семь отсеков, небольшая пробоина не представляла серьезной опасности. Тем не менее капитан тотчас спустился в трюм и обнаружил, что пятый отсек полностью залит водой.

Андерсон распорядился остановить машины и приказал одному из матросов спуститься в воду и осмотреть пробоину. Вскоре выяснилось, что пробоина в подводной части борта «Шотландии» имеет ширину около двух метров. Заделать ее в море не было возможности, и судно, глубоко осевшее в воду, продолжило свой путь и добралось до Ливерпульского порта с опозданием на три дня.

Пароход был поставлен в док, и инженеры компании осмотрели его. В корпусе, в двух с половиной метрах ниже ватерлинии, зияла пробоина в виде аккуратного равнобедренного треугольника. Края ее были такими гладкими, будто отверстие сделали резцом, причем орудие, пробившее листовую сталь толщиной в четыре сантиметра, должно было иметь фантастическую прочность. И при этом оно само собой высвободилось из пробоины!

С этого времени всякие разговоры о некоем «блуждающем рифе» прекратились и все морские катастрофы, причины которых остались невыясненными, теперь относили на счет морского чудовища. Таинственному гиганту пришлось отвечать за многое – ведь из трех тысяч судов, тонущих ежегодно, примерно двести считаются пропавшими без вести.

Так или иначе, но сообщение между Европой и Америкой оказалось под угрозой, и публика в унисон с газетами требовала, чтобы океан был любой ценой очищен от грозного монстра.

2
«За» и «против»

Именно в это время я, Пьер Аронакс, профессор при Парижском музее естественной истории, возвращался из путешествия по Северной Америке. Собрав за шесть месяцев экспедиции великолепные коллекции, в конце марта я прибыл в Нью-Йорк. Я предполагал выехать во Францию в первых числах мая, а все оставшееся до отъезда время посвятил классификации моих сокровищ – минералов, образцов растений и животных.

Конечно же, я был в курсе событий, так встревоживших общественность, так как читал все американские и европейские газеты. Теперь одни журналисты приписывали все беды животному колоссальной величины, другие предполагали, что виновником столкновений было подводное судно с неслыханно мощным двигателем.

Но кто и где мог бы построить такое судно? Только могущественное государство в наши дни способно на нечто подобное. Сегодня, когда человеческий ум изощряется в изобретении смертоносных орудий, легко представить, что одна из стран втайне от остальных соорудила и испытывала некую грозную машину.

Однако правительства всех крупнейших держав в один голос заявили о своей непричастности к таким проектам, и это было правдой. Вот почему на поверхность вновь всплыло пресловутое чудовище, которому бульварная пресса придала самые нелепые и фантастические черты.

По возвращении в Нью-Йорк меня не раз приглашали для консультаций по этому животрепещущему вопросу. Во Франции я выпустил в свет двухтомник под общим названием «Тайны морских глубин». Эта книга принесла мне славу специалиста в малоизученном разделе естественной истории. Меня просили высказать свое мнение, но в моем распоряжении не было никаких фактов, и я не выдвигал никаких версий, ссылаясь на неосведомленность. Но однажды, буквально загнанный в угол репортерами «Нью-Йорк Геральд», я наконец сдался.

«Итак, – писал я, – взвесив одну за другой все гипотезы, я вынужден допустить существование морского животного, обладающего огромной мощью.

Будем рассуждать логически. Нам пока не известны все виды животных, населяющих нашу планету. Поэтому вполне можно предположить, что в глубинах океана обитают неизвестные рыбы или китообразные, приспособившиеся к жизни в условиях огромных давлений и лишь время от времени всплывающие на поверхность океана.

С другой стороны, это животное может относиться к одному из уже известных видов, и в этом случае я готов допустить существование «гигантского нарвала».

Обыкновенный нарвал, млекопитающее из семейства нарваловых, часто достигает 15 метров в длину. Удесятерите его размеры, наделите животное силой, пропорциональной его массе, соответственно увеличьте бивень – и вы получите чудовище! Причем именно такое, которое способно протаранить борт океанского парохода.

В самом деле, нарвал вооружен подобием костяного копья, обладающего твердостью стали. Следы от ранений им не раз находили на теле китов, которых нарвал часто атакует. Случалось, что осколки бивня нарвала извлекали из деревянных корпусов судов, которые они пробивают насквозь. Теперь представим себе бивень в десять раз больше, животное в десять раз сильнее, вообразим, что оно движется со скоростью тридцати миль в час, помножим массу животного на скорость, и причина катастрофы «Шотландии» станет ясна.

Одним словом, я склоняюсь к мнению, что мы имеем дело с морским единорогом гигантских размеров, вооруженным грозным тараном, как некоторые военные суда».

Статья моя стала популярной, у меня даже появились единомышленники.

Но если для некоторых эта таинственная история представляла сугубо научный интерес, то для людей практических, заинтересованных в безопасности трансокеанских сообщений, необходимость избавить моря от страшного зверя была очевидной. Дошло до того, что страховые компании резко повысили ставки платежей, ссылаясь на новую опасность для мореплавателей.

И вскоре в Нью-Йорке началась подготовка к экспедиции, целью которой было уничтожение или отлов нарвала-гиганта. Быстроходный фрегат «Авраам Линкольн» должен был в ближайшее время выйти в море. Для его капитана Джона Фарагута были открыты военные склады, и он спешно оснащал свой корабль самым современным вооружением.

Но, как случается сплошь и рядом, именно тогда, когда дошло до дела, животное внезапно исчезло. Целых два месяца о нем не было ни слуху ни духу. Единорог словно почувствовал, что против него готовится военная операция. Фрегат был полностью снаряжен, снабжен лучшими китобойными средствами, но куда ему направиться, никто не знал. И лишь второго июля телеграф принес слух, что пароход, совершающий рейсы между Сан-Франциско и Шанхаем, три недели назад встретил гигантское животное в водах северной части Тихого океана.

В двадцать четыре часа на борт «Авраама Линкольна» было погружено продовольствие, а трюмы до отказа наполнены углем. Оставалось лишь развести пары и отдать швартовы.

А за три часа до отплытия «Авраама Линкольна» мне срочно доставили письмо следующего содержания:

«Достопочтенный сэр!

Если Вы соблаговолите присоединиться к экспедиции на фрегате «Авраам Линкольн», правительство Соединенных Штатов Америки испытает глубокое удовлетворение, так как в Вашем лице Франция примет участие в важном для обеих стран предприятии. Капитан Фарагут извещен и предоставит в Ваше полное распоряжение каюту.

Всецело преданный Вам,

военно-морской министр Д. Б. Гобсон».

3
«Как будет угодно господину профессору»

До того момента я и не помышлял об охоте за морским единорогом. Я только что вернулся из экспедиции, устал и нуждался в отдыхе. Я мечтал оказаться на родине, где были мои друзья и мои драгоценные коллекции. Но ничто не могло удержать меня от участия в экспедиции. Все было забыто в один миг! Не раздумывая, я принял предложение американского правительства.

– Консель! – нетерпеливо крикнул я.

Консель был моим слугой и помощником и сопровождал меня повсюду. Я был привязан к нему, и он платил мне взаимностью. Флегматичный, добропорядочный, исполнительный, философски относящийся к любым неприятностям, он был мастером на все руки, а вращаясь в кругу моих коллег, и сам кое-чему научился.

С тех пор как мне исполнилось тридцать лет, Консель уже на протяжении целого десятилетия сопутствовал мне во всех экспедициях. Он готов был в любую минуту отправиться куда угодно, хоть в Китай, хоть в Конго, и при этом отличался завидным здоровьем, крепкими мускулами и, как казалось, стальными нервами.

Правда, у Конселя был один недостаток: он неизменно обращался ко мне в третьем лице – манера, чрезвычайно раздражавшая меня.

– Консель! – вторично позвал я, с лихорадочной торопливостью принимаясь за сборы.

– Господин профессор изволили звать меня? – спросил мой слуга, входя.

– Да, друг мой, начинай укладывать мои и свои вещи. Мы отправляемся через два часа.

– Как будет угодно господину профессору, – невозмутимо ответил Консель.

– Уложи в чемодан мои дорожные принадлежности, костюмы, рубашки, носки, и поживее!

– А коллекции господина профессора? – спросил Консель.

– Мы займемся ими позже. Они останутся на хранении в гостинице. Я распоряжусь, чтобы их отправили во Францию.

– Разве мы едем не в Париж?

– В общем, да, но придется сделать небольшой крюк. Иными словами, мы отплываем на фрегате «Авраам Линкольн», чтобы поохотиться за пресловутым нарвалом, о котором ты наверняка слышал. Разве автор «Тайн морских глубин» может отказаться от участия в такой экспедиции?

– Куда господин профессор, туда и я, – сказал Консель.

Через четверть часа чемоданы были уложены, и коридорный отнес наши вещи в вестибюль гостиницы. Я расплатился по счету, распорядился, чтобы мои тюки с образцами были отправлены во Францию, и мы с Конселем прыгнули в наемный экипаж.

Часом позже мы были в Бруклинском порту, где у причала стоял под парами «Авраам Линкольн». Я взбежал по трапу на борт, представился капитану – мужественному офицеру с отличной выправкой, и выяснил, где находится предоставленная нам каюта.

«Авраам Линкольн» был быстроходным фрегатом, оборудованным самыми совершенными паровыми машинами, которые позволяли ему развивать скорость свыше восемнадцати морских миль в час. Внутренняя отделка судна соответствовала его мореходным качествам. Наша каюта располагалась в кормовой части фрегата, короткий проход связывал ее с кают-компанией.

Я предоставил Конселю распаковывать чемоданы, а сам поднялся на палубу. Как раз в эту минуту капитан Фарагут приказал отдать концы. Опоздай я на четверть часа – и мне не довелось бы участвовать в экспедиции, самое достоверное описание которой может показаться невероятным вымыслом.

«Авраам Линкольн» величественно отошел от причала и направился вниз по Ист-Ривер, сопровождаемый сотней катеров и буксиров, устроивших экспедиции торжественные проводы. Набережные Бруклина были полны народа.

В три часа пополудни лоцман покинул штурманский мостик и спустился в шлюпку. Капитан дал команду поднять пары; лопасти винта все быстрее рассекали воду, и к восьми часам вечера береговые огни скрылись из виду.

Теперь фрегат шел полным ходом по темным водам Атлантики.

6. ПОД ВСЕМИ ПАРАМИ Весь экипаж кинулся к гарпунеру: капитан, офицеры, матросы, юнги, даже механики, бросившие свои машины, даже кочегары, покинувшие свои топки. Был отдан приказ остановить судно, и фрегат шел лишь в силу инерции. Ночь была темная; и я удивился, как мог канадец, при всей своей зоркости, что-нибудь увидеть в таком мраке. Сердце у меня так билось, что готово было разорваться. Но Нед Ленд не ошибся. И вскоре мы все увидели предмет, на который он указывал. В двух кабельтовых от "Авраама Линкольна", за штирбортом, море, казалось, было освещено изнутри. Это не было обычным явлением свечения моря. Чудовище, всплыв в поверхностные водные слои, отдыхало в нескольких туазах [туаз равен 1,949 метра] под уровнем океана, и от него исходил этот яркий, необъяснимой силы свет, о котором упоминали в своих донесениях многие капитаны. Какой необычайной мощностью должны были обладать светящиеся органы живого организма, излучавшие столь великолепное сияние! Светящийся предмет имел контуры огромного, удлиненной формы, овала, в центре которого, как в фокусе, свет был особенно ярок, по мере же приближения к краям ослабевал. - Да это просто скопление фосфоресцирующих организмов! - воскликнул один из офицеров. - Вы ошибаетесь, сударь, - возразил я решительно. - Никогда фолады или сальпы не выделяют столь светящееся вещество. Это свет электрического происхождения... Впрочем, посмотрите, посмотрите-ка! Свет перемещается! То приближается, то удаляется, Теперь он направляется на нас! На палубе поднялся крик. - Смирно! - скомандовал капитан Фарагут. - Руль под ветер! Задний ход! Все кинулись по своим местам: кто к рулю, кто в машинное отделение. И "Авраам Линкольн", развернувшись на бакборт, описал полукруг. - Право руля! Ход вперед! - командовал капитан Фарагут. Фрегат забрал большой ход и стал удаляться от светящейся точки. Я ошибся. Фрегат хотел только удалиться, но сверхъестественное животное погналось за ним со скоростью, превышавшей скорость его хода. Мы затаили дыхание. Пожалуй, даже не страх, а удивление приковало нас к месту. Животное гналось за нами, как бы играя. Оно сделало оборот вокруг судна, которое шло со скоростью четырнадцати узлов, обдав его каскадом электрических лучей, словно светящейся пылью, и мгновенно оказалось на расстоянии двух или трех миль от нас, оставив за собою в море фосфоресцирующий след, напоминавший клубы дыма, которые выбрасывает локомотив курьерского поезда. И вдруг из-за темной линии горизонта, куда оно отступило, чтобы взять разбег, чудовище ринулось на "Авраама Линкольна" с устрашающей быстротой и, круто оборвав свой бег в двадцати футах от борта, погасло. Нет! Оно не ушло под воду, иначе яркость его свечения уменьшалась бы постепенно, - оно погасло сразу, словно источник этого светового потока мгновенно иссяк. И сразу же появилось по другую сторону судна, не то обойдя его, не то проскользнув под его корпусом. Каждую секунду могло произойти роковое столкновение. Маневры фрегата меня удивляли. Корабль спасался бегством, а не вступал в бои. Фрегату надлежало преследовать морское чудовище, а тут чудовище преследовало фрегат! Я обратил на это внимание капитана Фарагута. В эту минуту на его бесстрастном лице было написано крайнее недоумение. - Господин Аронакс, - сказал он в ответ, - я не знаю, с каким грозным зверем имею дело, и не хочу рисковать своим фрегатом в ночной тьме. И как прикажете атаковать неизвестное животное? Как от него защищаться? Подождем рассвета, тогда роли переменятся. - Вы, стало быть, не сомневаетесь уже в природе этого явления, капитан? - Видите ли, сударь, по всей вероятности, это гигантский нарвал, притом электрический нарвал! - Пожалуй, - сказал я, - он так же опасен, как гимнот или электрический скат. - Ну, а если у этого зверя еще и органы электрические, то это поистине самое страшное животное, когда-либо созданное рукою творца! - ответил капитан. - Поэтому, сударь, я принимаю все меры предосторожности. Экипаж фрегата был на ногах всю ночь. Никто глаз не сомкнул. "Авраам Линкольн", оказавшись не в состоянии состязаться в скорости с морским животным, умерил ход и шел под малыми парами. Нарвал, подражая фрегату, лениво покачивался на волнах и, казалось, не обнаруживал желания покинуть поле битвы. Около полуночи он все же исчез, или, говоря точнее, "угас", как гигантский светлячок. Не скрылось ли животное в морские глубины? Мы не смели на это надеяться. Был час ночи в исходе, когда послышался оглушительный свист. Казалось, что где-то поблизости, вырвавшись из океанских пучин, забил мощный фонтан. Капитан Фарагут, Нед Ленд и я стояли в этот момент на юте и с жадностью всматривались в ночной мрак. - А часто ли вам, Нед Ленд, приходилось слышать, как киты выбрасывают воду? - спросил капитан. - Частенько, сударь! Но ни разу не доводилось встречать кита, один вид которого принес бы мне две тысячи долларов. - В самом деле, вы заслужили премию. Ну, а скажите мне, когда кит выбрасывает воду из носовых отверстий, он производит такой же шипящий свист? - Точь-в-точь! Но только шуму побольше. Ошибки быть не может. Ясно, что к нам пришвартовалось китообразное, которое водится в здешних водах. С вашего позволения, сударь, - прибавил гарпунер, - на рассвете я скажу ему пару теплых слов! - Если он будет в настроении вас выслушать, мистер Ленд, - заметил я с некоторым сомнением. - Когда я подберусь к нему на расстояние четырехкратной длины гарпуна, - возразил канадец, - так придется выслушать! - Но ведь для этого я должен дать вам вельбот? - спросил капитан. - Само собою. - И рисковать жизнью гребцов? - И моей! - просто сказал гарпунер. Около двух часов ночи, под ветром, в пяти милях от "Авраама Линкольна", опять появился столь же интенсивно светящийся предмет. Несмотря на расстояние, несмотря на шум ветра и моря, явственно слышался могучий всплеск хвостом и астматическое дыхание животного. Казалось, что воздух, подобно пару в цилиндрах машины в две тысячи лошадиных сил, врывался в легкие этого гиганта моря, когда он, всплыв на поверхность океана, переводил дыхание. "Ну, - подумал я, - хорош кит, который может помериться силами с целым кавалерийским полком!" До рассвета мы были настороже и готовились к бою. Китоловные сети были положены по бортам судна. Помощник капитана приказал приготовить мушкетоны, выбрасывающие гарпун на расстояние целой мили, и держать наготове ружья, заряженные разрывными пулями, которые бьют наповал даже самых крупных животных. Нед Ленд ограничился тем, что наточил свой гарпун - орудие смертоносное в его руках. В шесть часов начало светать; и с первыми лучами утренней зари померкло электрическое сияние нарвала. В семь часов почти совсем рассвело; но густой утренний туман застилал горизонт, и в самые лучшие зрительные трубы ничего нельзя было разглядеть. Каково было наше разочарование и гнев, можно себе представить! Я взобрался на бизань-мачту. Несколько офицеров влезли на марсовые площадки. В восемь часов густые клубы тумана поплыли над волнами и медленно начали подниматься вверх. Линия горизонта расширилась и прояснилась. Неожиданно, как и накануне, послышался голос Неда Ленда. - Глядите-ка! Эта штука с левого борта, за кормой! - кричал гарпунер. Все взгляды устремились в указанном направлении. Там, в полутора милях от фрегата, виднелось какое-то длинное темное тело, выступавшее примерно на метр над поверхностью воды. Волны пенились под мощными ударами его хвоста. Никогда еще не доводилось наблюдать, чтобы хвостовой плавник разбивал волны с такой силой! Ослепляющий своей белизною след, описывая дугу, отмечал путь животного. Фрегат приблизился к китообразному животному. Я стал внимательно вглядываться в него. Донесения "Шанона" и "Гельвеции" несколько преувеличили его размеры. По-моему, длина животного не превышала двухсот пятидесяти футов. Что касается толщины, то ее трудно было определить; все же у меня создалось впечатление, что животное удивительно пропорционально во всех трех измерениях. В то время как я наблюдал за этим диковинным существом, из его носовых отверстий вырвались два водяных столба, которые рассыпались серебряными брызгами на высоте сорока метров. Теперь у меня было некоторое представление о том, как нарвал дышит. И я пришел к выводу, что животное принадлежит к подтипу позвоночных, к классу млекопитающих, отряду китообразных, семейству... Вот этого я еще не решил. Отряд китообразных включает в себя китов, кашалотов и дельфинов; к последним причисляются и нарвалы. Каждое семейство подразделяется на роды, роды на виды, виды... Я не мог еще определить, к какому роду и виду относится животное; но я не сомневался, что пополню пробел в классификации с помощью неба и капитана Фарагута. Команда с нетерпением ожидала приказаний начальника. Капитан некоторое время внимательно наблюдал за животным, затем приказал позвать старшего механика. Тот явился. - Пары разведены? - спросил капитан. - Точно так! - ответил механик. - Так-с! Усилить давление! Дать полный ход! Троекратное ура грянуло в ответ на приказ. Час боя настал. Спустя несколько секунд из двух труб фрегата повалили клубы черного дыма, палуба сотрясалась от клокотания пара в котлах, работавших под высоким давлением. Мощный винт заработал, и "Авраам Линкольн" под всеми парами устремился к животному. Животное подпустило к себе корабль на расстояние полукабельтова. Затем поплыло не спеша, держась на почтительном расстоянии. По крайней мере три четверти часа продолжалась погоня, но фрегат не выиграл и двух туазов. Было очевидно, что при такой скорости животного не настигнуть. Капитан Фарагут в ярости теребил свою густую бороду. - Нед Ленд! - крикнул он. Канадец подошел. - Ну-с, мистер Ленд, - сказал капитан, - не пора ли спустить шлюпки? - Придется повременить, сударь, - отвечал Нед Ленд. - Покуда эта тварь сама не пожелает даться в руки, ее не возьмешь! - Что же делать? - Поднять давление пара, если это возможно, сударь. Я же, с вашего позволения, помещусь на бушприте и, как только мы подойдем поближе, ударю по этой твари гарпуном. - Ступайте, Нед, - ответил капитан Фарагут. - Увеличить давление пара! - скомандовал он механикам. Нед Ленд занял свой пост. Заработали топки, и винт стал давать сорок три оборота в минуту; пар клубами вырывался наружу через клапаны. Брошенный в воду лаг показал, что "Авраам Линкольн" делает восемнадцать с половиною миль в час. Но и проклятое животное плыло со скоростью восемнадцати с половиною миль в час! В течение часа фрегат шел на такой скорости, не выиграв ни одного туаза! Как это было унизительно для одного из самых быстроходных судов американского флота! Команда приходила в бешенство. Матросы проклинали морское чудовище, но оно и в ус не дуло! Капитан Фарагут уже не теребил свою бородку, а кусал ее. Снова был призван старший механик. - Давление доведено до предела? - спросил капитан. - Точно так, капитан, - отвечал тот. - Сколько атмосфер?.. - Шесть с половиной. - Доведите до десяти. Поистине американский приказ! Капитан парохода какой-нибудь частной компании на Миссисипи, в стремлении обогнать "конкурента", не мог бы поступить лучше! - Консель, - сказал я моему верному слуге, - мы, как видно, взлетим в воздух! - Как будет угодно господину профессору! - отвечал Консель. Признаюсь, отвага капитана была мне по душе. Предохранительные клапаны были зажаты. Снова засыпали уголь на колосники. Вентиляторы нагнетали воздух в топки. "Авраам Линкольн" рвался вперед. Мачты сотрясались до самого степса, и вихри дыма с трудом прерывались наружу сквозь узкие отверстия труб. Вторично бросили лаг. - Сколько хода? - спросил капитан Фарагут. - Девятнадцать и три десятых мили, капитан. - Поднять давление! Старший механик повиновался. Манометр показывал десять атмосфер. Но и чудовище шло "под всеми парами", делая без заметного усилия по девятнадцати и три десятых мили в час. Какая гонка! Не могу описать своего волнения. Я дрожал всеми фибрами своего существа! Нед Ленд стоял на посту с гарпуном в руке. Несколько раз животное подпускало фрегат на близкое расстояние к себе. - Настигаем! Настигаем! - кричал канадец. Но в тот момент, когда он готовился метнуть гарпун, животное спасалось бегством, развивая скорость не менее тридцати миль в час. И в то время как мы шли с максимальной скоростью, животное, словно издеваясь над нами, описало вокруг нас большой круг! У всех нас вырвался крик бешенства. В полдень нас отделяло от животного такое же расстояние, как и в восемь часов утра. Капитан Фарагут решился, наконец, прибегнуть к более крутым мерам. - А-а! - сказал он. - От "Авраама Линкольна" животное ускользает! Посмотрим, ускользнет ли оно от конических бомб! Боцман! Людей к носовому орудию! Орудие на баке немедленно зарядили и навели. Раздался выстрел, но снаряд пролетел несколькими футами выше животного, которое находилось на расстоянии полумили от фрегата. - Наводчика половчее! - скомандовал капитан. - Пятьсот долларов тому, кто пристрелит это исчадие ада! Старый канонир с седой бородой, - я как сейчас вижу его спокойный взгляд и бесстрастное лицо, - подошел к орудию, тщательно навел его и долго прицеливался. Не успел отзвучать выстрел, как раздалось многоголосое "ура!". Снаряд попал в цель. Но удивительное дело! Скользнув по спине животного, выступавшей из воды, ядро, отлетев мили на две, упало в море. - Ах, чтоб тебя! - вскрикнул взбешенный старик. - Да этот гад в броне из шестидюймового железа! - Проклятие! - вскричал капитан Фарагут. Охота возобновилась; и капитан, наклоняясь ко мне, сказал: - Покуда фрегат не взлетит в воздух, я буду охотиться за этим зверем! - Вы правильно поступите, - ответил я. Можно было надеяться, что животное устанет, не выдержав состязания с паровой машиной. Ничуть не бывало! Часы истекали, а оно не-выказывало ни малейшего признака утомления. К чести "Авраама Линкольна" надо сказать, он охотился за зверем с неслыханным упорством. Я думаю, что он сделал по меньшей мере пятьсот километров в этот злополучный день 6 ноября! Но наступила ночь и окутала мраком волнующийся океан. В ту минуту мне казалось, что наша экспедиция окончена и мы никогда более не увидим фантастическое животное. Я ошибался. В десять часов пятьдесят минут вечера снова вспыхнул электрический свет в трех милях под ветром от фрегата - столь же ясный, яркий, как и в прошлую ночь. Нарвал лежал неподвижно. Быть может, утомившись за день, он спал, покачиваясь на волнах? Капитан Фарагут решил воспользоваться благоприятным моментом. Он отдал нужные приказания. "Авраам Линкольн" взял малый ход, чтобы не разбудить своего противника. Встретить в открытом океане спящего кита вовсе не редкость, и сам Нед Ленд загарпунил не одного из них именно во время сна. Канадец снова занял свой пост на бушприте. Фрегат бесшумно приблизился на два кабельтовых к животному. Тут машина была остановлена, и судно шло по инерции. На борту воцарилась тишина. Все затаили дыхание. Мы были всего в сотне футов от светящегося пространства. Сила свечения еще увеличилась и буквально слепила глаза. Я стоял на баке, опершись о борт, и видел, как внизу, на бушприте, Нед Ленд, уцепившись одной рукой за мартинштаг, потрясал своим страшным орудием. Всего двадцать футов отделяло его от животного. Вдруг рука Неда Ленда поднялась широким взмахом, и гарпун взвился в воздухе. Послышался звон, как при ударе по металлу. Электрическое излучение угасло мгновенно, и два гигантских водяных столба обрушились на палубу фрегата, сбивая с ног людей, ломая фальшборты. Раздался страшный треск, и, не успев схватиться за поручни, я вылетел за борт.